Шпион, вернувшийся с холода - Страница 48

Фидлер казался взволнованным. «Ему нужно выговориться», – подумал Лимас.

– Я постоянно вспоминал вас, – продолжал Фидлер. – Часто вспоминал наш разговор, вы помните, тот, про мотор.

– Какой еще мотор?

Фидлер улыбнулся.

– Извините, это буквальный перевод. Я имею в виду Motor – двигатель, движитель, побудительную силу, как там это называют верующие христиане…

– Я не верующий.

Фидлер пожал плечами.

– Вы понимаете, что я имею в виду. – Он снова улыбнулся. – То, что вас потрясает… Ну, попробую сформулировать это иначе. Допустим, Мундт прав. Знаете, он заставлял меня признаться в том, что я вступил в сговор с британской разведкой, решившей разделаться с ним. Понимаете его логику? Будто бы вся операция была задумана британской разведслужбой с целью втянуть нас, точнее, меня в дело по ликвидации самого опасного для них человека в Отделе. То есть заставить нас обратить собственное оружие против себя самих.

– Он подъезжал с этим и ко мне, – равнодушно заметил Лимас. – Будто бы я все это и задумал.

– Я говорю сейчас не о том: допустим, все так и было. Допустим, это правда. Я говорю это исключительно ради примера, как гипотезу. Так вот, вы могли бы убить человека, невинного человека?..

– Мундт сам убийца.

– Ну, а допустим, он не был бы убийцей? Допустим, что задумали бы убить меня? Лондон пошел бы на это?

– В зависимости от обстоятельств. В зависимости от того, насколько это необходимо…

– Ах, вот как, – с удовлетворением отметил Фидлер. – В зависимости от обстоятельств. Точно так же поступал и Сталин. Статистика жертв и дорожная катастрофа. Что ж, для меня это большое облегчение.

– Почему?

– Вам надо поспать, – сказал Фидлер. – Закажите, что хотите на обед. Вам принесут все, что скажете. Поговорим завтра. – Уже дойдя до двери, он обернулся и добавил:

– Мы все одинаковы, вот что забавно. Мы все одинаковы.

Лимас вскоре заснул в твердой уверенности, что Фидлер – его союзник и что в ближайшее время они вместе поставят Мундта к стенке. Именно этого уже давно хотелось Лимасу.

Глава 19. Партийное собрание

Лиз нравилось в Лейпциге. Ей нравилась даже скудная обстановка – это привносило в поездку элемент самопожертвования. Дом, где ее поселили, был маленький, темный и бедный, еда плохая, и лучший кусок отдавали детям. За столом они постоянно беседовали о политике – Лиз и фрау Люман, секретарь местного комитета округа Лейпциг-Нойхаген, маленькая седая женщина, муж которой был начальником карьера по добыче гравия неподалеку от города. «Это похоже на жизнь в религиозной общине, – думала Лиз, – на жизнь в монастыре или, например, в кибуце. На пустой желудок мир выглядит гораздо привлекательней». Лиз немного знала немецкий, которому ее учила тетка и теперь с удивлением обнаружила, что быстро совершенствуется. Сперва она заговорила по-немецки с детьми, они улыбнулись и принялись помогать ей. Дети с самого начала обходились с ней крайне почтительно, словно она была выдающейся личностью или важной шишкой. На третий день один мальчик набрался храбрости и спросил, не привезла ли она им «оттуда» шоколада. Лиз стало стыдно, что она даже не подумала о гостинцах. А дети после этого перестали замечать ее.

Вечерами они занимались партийной работой. Распределяли литературу и посещали членов партии, которые не платили взносы или не являлись на собрания, устраиваемые округом на тему «Проблемы централизованного распределения сельскохозяйственной продукции», на которых присутствовали все секретари местных ячеек. Побывали они и на собрании консультативного совета рабочих машиностроительного завода на окраине города.

Наконец на четвертый день состоялось собрание их партийной ячейки. Лиз ожидала его с большим волнением, как пример того, чем станут когда-нибудь их заседания в Бэйсуотерском округе. Для обсуждения выбрали замечательную тему: «Мирное сосуществование после двух войн», и число участников обещало быть рекордным. О собрании оповестили всех работников отрасли, предусмотрели, чтобы в это время не было других мероприятий, и выбрали день, когда рано закрываются магазины.

На собрание пришло семь человек.

Семь человек да еще Лиз, секретарь ячейки и представитель округа. Лиз старалась бодриться, но на самом деле была крайне растеряна. Она плохо слушала оратора, к тому же он употреблял такие длинные сложноподчиненные предложения, что она ничего не могла разобрать, даже когда пыталась. Это было так похоже на их собрания в Бэйсуотере или на церковную службу в будний день (когда-то Лиз ходила в церковь) – та же маленькая группка потерянных и неуверенных в себе людей, та же напыщенность, то же ощущение великой идеи, запавшей в никудышные головы. На таких сборищах она всегда чувствовала одно и то же: ей было неприятно, но все же не хотелось, чтобы сюда зашел кто-то посторонний, ибо само по себе это было нечто абсолютное, предполагающее гонения и унижения и вызывающее в тебе ответную реакцию.

Но семь человек – это ничто, даже хуже, чем ничто, так как это свидетельствовало об инертности и равнодушии масс. И надрывало душу.

Помещение здесь было лучше, чем у них в Бэйсуотере, но и это не радовало. Дома ей доставляло удовольствие заниматься поисками помещения. Поначалу они пытались делать вид, будто они вовсе не партийная ячейка. Арендовали маленькие залы в барах, кафе или тайком собирались друг у друга на квартирах. Затем в ячейку вошел Билл Хейзел и предоставил для собраний классную комнату в школе, где он работал. Но даже это было весьма рискованно: директор полагал, что Билл ведет драматический кружок, так что, по крайней мере теоретически, их могли вышвырнуть оттуда в любой момент. И все же в каком-то смысле это больше нравилось Лиз, чем здешний Зал Мира со стенами из бетонных блоков, с трещинами по углам и большим портретом Ленина. И зачем они поместили портрет в такое дурацкое обрамление? Органные трубы по углам и тусклые лампочки. Это было похоже на сцену фашистских похорон. Время от времени ей приходило в голову, что Алек был прав: человек верит в то, во что хочет верить, но то, во что он верит, не обладает само по себе никакой ценностью. Как это он говорил? «Собака ищет, где у нее чешется. У разных собак чешется в разных местах». Нет, нет, Алек не прав, нельзя так говорить. Мир, свобода, равенство – все это ценности, бесспорные ценности. А история? Законы, которые доказала партия? Нет, Алек не прав: истина лежит вне конкретного человека, это подтверждено историей, человек должен склониться перед этим, а если необходимо, то им можно и пожертвовать. Партия – авангард истории, главное оружие в борьбе за мир… Она просто растерялась. Она надеялась, что придет побольше народу. Семь человек – это маловато. И все такие раздраженные. Раздраженные и голодные.