Эш сделал паузу, чтобы дать Лимасу возможность поговорить теперь о себе самом, но тот не воспользовался ею, а лишь кивнул и сказал:
– Не слабо.
Эш хотел было заказать вина, но Лимас заявил, что по-прежнему предпочитает виски, и к тому времени, когда подали кофе, пропустил уже четыре порции. Похоже, он был в скверной форме: у него появилась типичная для пьяниц привычка присасываться во время питья губами к краешку стакана, словно боясь выронить или разбить его.
Эш ненадолго умолк.
– Вы ведь не знакомы с Сэмом? – спросил он.
– С каким еще Сэмом?
– С Сэмом Кифером, моим шефом. С тем парнем, о котором я рассказывал сейчас. – В голосе Эша послышались нотки раздражения.
– Он что, тоже был в Берлине?
– Нет, не был. Он превосходно знает Германию, но в Берлине никогда не жил. Сэм изрядно повкалывал в Бонне внештатным корреспондентом. Там вы могли с ним встретиться. Сэм просто миляга.
– Не припоминаю.
Они снова замолчали.
– А чем вы, старина, собственно, занимаетесь? – спросил Эш.
Лимас пожал плечами.
– Меня поставили на полку, – сказал он с дурашливой ухмылкой. – Взяли со стола и поставили на полку.
– Я что-то запамятовал, чем вы занимались в Берлине. Кажется, вы были одним из таинственных рыцарей «холодной войны»?
« О господи, – подумал Лимас, – ты слишком напрямик рвешься к цели». Вздохнув, а затем, покраснев, он возразил:
– Просто занимался конторской работой для этих поганых янки. Как и большинство из нас.
– Знаете ли, – сказал Эш, делая вид, будто собирается изложить итог длительных размышлений, – вам надо бы повидаться с Сэмом. Он вам понравится. – И вдруг озабоченно добавил:
– Алек, я ведь даже не знаю, как в случае чего с вами связаться.
– Это у вас и не получится, – бесхитростно заявил Лимас.
– Не понимаю, старина. Где вы живете?
– Где придется. Так, мотаюсь туда-сюда. У меня сейчас нет работы. А эти сукины дети нагрели меня с пенсией.
Эш с ужасом уставился на него.
– Но, Алек, почему же вы мне ничего не сказали? Ну, например, вы могли бы пожить у меня. Квартирка так себе, но вдвоем поместиться можно, если вас устроит раскладушка. Вы же не можете ночевать в кустах!
– Ну, теперь-то я в полном порядке, – возразил Лимас, похлопав себя по карману, в котором лежал конверт с деньгами. – Работу мне обещали. – Он кивнул, как бы в подтверждение собственных слов. – Через недельку или дней через десять. И тогда вообще никаких проблем.
– А что за работа?
– А черт ее знает. Работа – и точка.
– Нельзя так швыряться собой, старина! Вы же говорите по-немецки не хуже немца, я сейчас вспомнил. Это открывает перед вами огромные возможности.
– У меня уже были огромные возможности. Я торговал энциклопедиями в какой-то дурацкой американской фирме, разбирал книги в библиотеке по психиатрии, вешал табельный номерок на вонючей клеевой фабрике. А что еще я могу делать?
Он не глядел на Эша, уставившись глазами в стол, а его повлажневшие губы быстро шевелились. Эш, почувствовав его волнение, перегнулся к нему через стол и заговорил с убежденностью, близкой к ликованию:
– Но, Алек, вам нужны связи, разве не так? Я хорошо понимаю, как это бывает, сам оказывался в переплетах вроде вашего. Главное – понять, к кому обращаться. Не знаю, чем вы занимались в Берлине, да и знать этого не хочу, но ведь это была не та работа, где можно встретить влиятельных людей, верно? Если бы я не встретил Сэма пять лет назад в Познани, я по-прежнему сидел бы в дерьме по самые уши. Послушайте, Алек, поедем ко мне. Поживите у меня недельку-другую. Мы потолкуем с Сэмом и, может, еще с парочкой газетчиков из Берлина, если кто-то из них сейчас в Лондоне.
– Но ведь я не журналист, – возразил Лимас. – Писать я не умею.
Эш положил руку ему на плечо.
– Не суетитесь. Давайте-ка делать все по порядку. Где ваше барахло?
– Мое что?
– Ваши вещи: одежда, пожитки и всякое такое.
– У меня ничего нет. Я все продал, кроме того, что в свертке.
– В каком свертке?
– Коричневом бумажном пакете, который вы подобрали на скамье. Который я собирался выкинуть.
Эш жил на Дольфин-сквер. Квартира была именно такая, какую и ожидал увидеть Лимас, – маленькая и безликая, с подобранными на скорую руку вещицами из Германии: пивными кружками, крестьянской трубкой и несколькими второсортными фарфоровыми безделушками.
– Уик-энд я обычно провожу у матери в Челтенхеме, – сказал Эш. – Здесь бываю только по будням. Тут очень близко, – добавил он примирительно.
Они поставили раскладушку в крошечной гостиной. Было примерно половина пятого.
– Давно вы здесь живете? – спросил Лимас.
– Год или чуть больше.
– И легко сняли?
– Эти квартиры, знаете ли, не проблема. Даете объявление, и однажды утром вам звонят и называют адрес.
Эш приготовил чай. Лимас пил угрюмо, как человек, не привыкший к комфорту. Даже Эш, казалось, был чем-то подавлен. После чая он сказал:
– Пойду куплю чего-нибудь, пока не закрылись лавки. А потом решим, что делать дальше. Попозже я позвоню Сэму. Думаю, чем скорее вы с ним увидитесь, тем лучше. Советую вам немножко поспать – у вас очень усталый вид.
Лимас кивнул.
– Вы чертовски добры ко мне. – Он описал круг рукой. – Со всем этим.
Эш похлопал его по плечу, надел плащ и вышел.
После того как Эш, по расчетам Лимаса, вышел на улицу, Лимас выскользнул из квартиры и спустился в нижний холл, где были две телефонные будки. Он набрал номер в Майда-Вейле и попросил к телефону секретаршу мистера Томаса. Ему тотчас же ответил женский голос:
– Секретарь мистера Томаса у телефона.